Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, граби­тели, обидчики, прелюбодеи, или как этот мы­тарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой бо­лее, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Сегодня, братия и сестры, как и обычно в воскресный день, мы собрались вместе в храме для того, чтобы вознести свои молитвы Богу. Мы все надеемся на милость Божию, про­сим, чтобы Господь уврачевал наши душевные и телесные недуги, Сам управил наши непро­стые подчас житейские дела, избавил нас от пе­чалящих нас бед и невзгод. Но, конечно, самое главное, чего ищем и чего надеемся мы сподо­биться от Господа, — это наше вечное спасение, наше оправдание на последнем и Страшном Его суде. Как удостоиться нам от Бога этого ве­ликого дара Его благодати, этого оправдания? Ответ на этот вопрос не может не занимать, не беспокоить нас. И потому с особенным вни­манием должны мы отнестись к тому евангель­скому чтению, которое было предложено нам сегодня, к той притче, которую поведал Своим ученикам и слушателям, а вместе с тем и каж­дому из нас Господь.

В ней повествуется о двух людях, которые так же, как и мы, пришли в храм для молит­вы. Это были два совершенно разных челове­ка: один — фарисей, по ветхозаветному закону непорочный, другой — мытарь, сборщик пода­тей, человек, в глазах единоплеменников пре­зренный. И вот из уст этих людей таких разных устроений мы слышим две глубоко различные молитвы.

Фарисей, став, молился в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие лю­ди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.

А мытарь, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя с сердечным со­крушением в грудь, говорил: Боже! будь мило­стив ко мне грешнику!

И вот суд Божий об этих двух молитвах и об этих двух людях. Мытарь, как говорит Сам Господь Сердцеведец, пошел в свой дом более оправданным, нежели фарисей. Его молитва, смиренная и уничиженная, рождавшаяся из со­знания бесконечной виновности пред Богом, была молитвой, как единодушно свидетель­ствуют святые отцы, Богу самой угодной. А мо­литва фарисея являла собой жертву нечистую, оскверненную, отчего и названа преподобным Андреем Критским в его Великом покаянном каноне «безумными глаголами»^[1].

Очень важно для нас разобраться, в чем же порок праведника-фарисея и в чем добродетель грешника-мытаря.

Все люди, как говорит святой апостол Павел в своем Послании к Римлянам, согрешили и ли­шены славы Божией (Рим. 3, 23), каждый пред Богом в долгу неоплатном, даже праведник, даже святой, ибо и он, по слову Премудрого, семь раз падает и встает (ср.: Притч. 24, 16). И потому нет такого человека, который не имел бы нужды в покаянии, в слезном оплакивании своих гре­хов. А между тем фарисей своих грехов отнюдь не видит. Уста его глаголют от избытка сердца. И сердце это полно самодовольства и надмен­ности. Фарисей даже ничего не просит у Бога, он ни в чем не нуждается, не испытывает нужды даже в Самом Боге. Сознание его праведности в нем столь велико, что он, не обинуясь, присва­ивает себе право судить других людей, именуя их грабителями, прелюбодеями и обидчиками. Он никого не любит, он только сам существует для себя как объект, достойный любви и уваже­ния, а остальные для него — это всего лишь навсего, как говорит он, «прочие».

Фарисей не лжет, когда говорит о своих до­бродетелях: он действительно их имеет. Однако всего лишь один порок, царствующий в его душе, перечеркивает все доброе. Этот порок — гордость, которая мерзка пред Богом. И ее-то, гордости, как огня, должно бежать каждому из нас, иначе и нашу душу отравит она, сделает и нашу жизнь, и всякое дело наше неугодным, непотребным для Бога. И самую молитву нашу обратит в некие «безумные глаголы».

Испытаем каждый сам себя, свою совесть, всмотримся в себя: нет ли в нас того устрое­ния, которое обличает Господь в фарисее? Ведь и мы часто, очень часто не видим своих грехов и недостатков, думаем о себе высоко, любим себя и, весьма мало задумываясь, судим своих ближних, обличаем их немощи. А самое главное — постоянно раздаются в нашем серд­це все те же слова: Несмь, якоже прочии человецы... И если так и пребываем мы в подобном устроении, не стремимся избавиться от него, измениться, но, напротив, укосневаем в нем, то далеко тогда от нас милость Божия и трудно надеяться нам на оправдание.

Но для того-то и показал нам Господь устроение иное, чтобы мы, отвергнув безумие фарисея, устремились к лучшему, спаситель­ному примеру.

Если фарисей своих грехов не видел, то мы­тарь, напротив, созерцал их бесчисленными, как песок морской, и из этого созерцания рож­дался сокрушенный вздох: Боже! милостив буди мне грешнику. Если фарисей считал себя лучше всех, то мытарь, напротив, столь низко думал о себе, что не смел и встать рядом с про­чими, а стоял в отдалении и не только ни о ком не судил, но и глаз-то своих поднять себе не по­зволял. И так осуждал и осуждал он себя за гре­хи свои, что по временам ударял себя с сокру­шением в грудь.

Что сказать здесь? Конечно, он и в самом де­ле не был человеком безгрешным. Его профес­сия сборщика податей неслучайно пользовалась худой славой: ведь она давала простор и злоупо­треблениям, и обману, и совершению насилия над людьми, а то и просто оправдывала жесто­кость по отношению к тем, кто, бедствуя, не мог уплатить должной суммы. Но вместе с тем имел мытарь одну добродетель, которая и исхода­тайствовала ему милость Божию и доставила оправдание. Имя этой добродетели — смирение, которое угодно Богу паче всех всесожжений и жертв.

Эта добродетель столь велика, что препо­добный Иоанн Лествичник говорит: «Как гор­дость некоторых Ангелов претворила в бесов, так и смирение и бесов может сделать Ангелами»[2]. «Без дарований и чудес,— продолжает тот же святой отец, — многие спаслись, а без сми­рения никто не внидет в чертог небесный[3].

И преподобный Исаак Сирин пишет о том, что если дела без смирения не спасают человека, то смирение, напротив, и без каких- то великих дел сильно сподобить человека милости Божией[4].

Святой Иоанн Лествичник называет сми­рение безымянной благодатью души, неска­занным богатством и более того — Божиим именованием[5]. А преподобный авва Исаак восклицает: «Смиренномудрие есть одеяние Божества»[6]. И блажен, братия и сестры, кто облекся в это драгоценное одеяние, блажен и тот, кто усильно ищет его.

Между тем смириться человеку трудно. Трудно и оттого, что даже в лучшем из нас есть что-то гордое, и оттого, что ищущий нашей погибели враг сам, будучи олицетворением гордыни, все­ми силами стремится насадить и укрепить в нас этот порок, надмевая наше сердце, исполняя его превозношением и презорством. Но вместе с тем труд этот для нас, действительно желаю­щих спастись, обязателен. И потому необходи­мо хорошо рассмотреть, каковы средства, до­ставляющие человеку смирение.

Человек, желающий стяжать смирение, не должен приписывать себе никаких доброде­телей, или, как говорят святые отцы, не должен вменять себя, то есть почитать кем-то значи­тельным.

Не должен он и настаивать на своей воле, но всячески предаваться воле Божией и во всем, в чем только то возможно и не душевредно, от­секать свою волю перед ближними.

Необходимо также на этом пути всяческое уклонение от славы, почестей и богатства. Напро­тив, бедность, труд, претерпевание прискорб­ностей человеку, ищущему смирения, прино­сят неоценимую пользу.

Должно и всячески уклоняться от сужде­ния о других людях, всегда помнить, что никто не давал нам право судить о пороках и добро­детелях других, и потому, если вдруг по об­стоятельствам жизни случается необходимость все же произнести то или иное суждение, то го­ворить надо со страхом Божиим, с осторож­ностью, рассуждением и осуждением себя как недостойного.

И, конечно, ничто не доставляет человеку такой пользы в деле стяжания смирения, как безропотное претерпение всяческих укоризн и поношений. При том святые отцы советуют, чтобы, когда другие смиряют нас со вне, мы и са­ми смиряли бы себя в душе, то есть шли путем самоукорения. Вообще, самоукорение — сред­ство стяжания смирения очень действенное, если пользоваться им разумно. Когда совесть в чем-то обличает нас, то на это обличение мы должны сами укорять себя с чувством сердеч­ного сокрушения. И, разумеется, надо просить, чтобы наши труды благословил Сам Господь; у Него, Подателя всех благ, должно просить и смирения, как блага величайшего и несрав­ненного. Должно просить, чтобы Господь дал нам познать самих себя, свои грехи, чтобы мы увидели, как далеко отстоим от Бога и в какой находимся потому беде и опасности.

И со своей стороны должно чаще рассматри­вать свои дела, слова и мысли в свете евангель­ского учения. Если этот наш труд будет добро­совестным, если мы будем откровенны сами с собой, если сравним ту чистоту и святость, к которым призывает нас Господь, с устроени­ем своей души, оскверненной и оскверняющей­ся бесчисленными страстями, то, конечно же, наше сердце придет в сокрушение и смирится. Мы обязательно осознаем, что пред Богом мы в неоплатном долгу, увидим свою полнейшую духовную нищету, поймем, что нам пред Госпо­дом ничем не оправдаться. И вместе с тем мы обязательно познаем истинную цену всем на­шим делам, подчас кажущимся добрыми, ибо и их увидим, точно каким-то страшным ядом, отравленными гордостью и тщеславием, своево­лием и человекоугодием. От такого воззрения на себя в человеке рождается, как правило, глубокое покаянное чувство. Он стремится ис­правиться, очиститься от страстей, стремится возможно более полно исполнить заповеди Спа­сителя и, видя себя раз за разом мало успеваю­щим в том, все более и более начинает понимать свое недостоинство пред Богом и все более сми­ряться пред Ним.

Вместе с тем человек, действительно за­нятый трудом самоисправления, приносящий Богу покаяние в своих согрешениях, уже, быть может, не станет обращать, как прежде, внима­ние на недостатки и пороки ближних. Он уже не может, по слову отцов, оставив своего «мерт­веца», то есть собственную пораженную грехом душу, плакать над чужим «мертвецом». Кроме того, постоянно погруженный в созерцание своих немощей и недостатков, человек посте­пенно реально начинает осознавать себя хуже других людей и, более того, начинает усматри­вать и свою вину перед ними. Ведь каждый грех — делом ли, словом или мыслью совер­шенный — не есть лишь личное обстоятельство нашей жизни. Нет, каждый, даже малейший грех умножает в мире ту страшную силу зла, которая отравляет собою все вокруг. И пото­му, видя свои грехи, мы видим свою вину перед ближними, перед человечеством.

И так христианин начинает видеть себя по всему осужденным, он понимает, что своими силами оправдаться, спастись не может. У него остается лишь одна надежда—на милость Божию. И по мере того, как человек смиряется, надежда эта становится крепче и все более утешает и ра­дует его душу. И, видя свое спасение лишь в ми­лости Божией, человек уже страшится от этой милости, даруемой туне, отпасть. И потому уже никого не судит, ни на что в этой жизни не заяв­ляет своих прав, не ищет своей воли, но во всем полагается на волю Небесного Бога и Отца, бла­гую и всесовершенную.

Таков, братия и сестры, в общих чертах путь смирения. И хотя тот, кто с решимостью вступает на него, обретает, по неложному слову Спасителя, покой своей измученной душе, иду­щих по нему все же мало.

Трудно человеку отказаться от веры в свои силы, достоинства, пусть и мнимые, трудно от­казаться от самого себя, от ложного чувства собственной значимости и превосходства над всеми прочими. Но Господь говорит нам, что вопрос выбора между смирением и гордостью есть вопрос жизни и смерти. Он заканчивает притчу такими словами: Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя воз­высится. И вместе с тем, хотя порой мы и видим эти слова сбывающимися, чаще все же получа­ется иначе: смиренные пребывают в унижении и пренебрежении, а гордые возвышаются над ними. Однако слово Божие лгать не может, и сказанное в нем сбывается непременно. Мы постоянно забываем, что жизнь лишь школа, в которой мы готовимся к переходу в вечность, ему всегда предшествует экзамен, называемый смертью. И вот, братия и сестры, от нашей гор­дости или же от нашего смирения и зависит, как мы его сдадим.

У известного афонского старца схимонаха Паисия есть по этому поводу удивительные слова. Он говорит: «Если в момент смерти Бог найдет тебя погруженным в смирение, то Он будет беседовать с тобой. Но горе, если найдет­ся в тебе тогда гордый помысл» ^[7].

И другой святой отец пишет, что смирен­ный при смерти своей обрящется не ниже бес­страстного.

И если такова цена и такова, братия и сест­ры, сила сей добродетели, то будем со всем усердием стремиться к ней и мы. А не обретая ее в себе, будем просить Господа, чтобы Он, как некоего драгоценного дара, сподобил нас дивной сей благодати. Будем всегда от сердца с сокрушением взывать к Нему словами мыта­ря: Боже! милостив будь ко мне грешнику, ве­руя, что и нас не отринет и не осудит Господь, но оправдает на Страшном и нелицеприятном Своем судилище. Аминь.

^[1]             Триодь Постная. Великий канон преподобного Андрея Критского, песнь 9.

[2] См.: Иоанн Лествичник, прп. Лествица, возводящая на небо, преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы. Сл. 25, 63. М.: Даръ, 2005. С. 329.

[3] См.: Там же. С. 326.

[4] См.: Творения иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина. Слова подвижнические. Сл. 46. [Репринт. воспр.: Сергиев Посад: Типография Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1911.]. М.: Правило веры, 1993. С. 198.

[5] См.: Иоанн Лествичник, прп. Лествица, возводящая на небо, преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы. Сл. 25, 4. М.: Даръ, 2005. С. 310.

[6] См.: Творения иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина. Слова подвижнические. Сл. 53. [Репринт. воспр.: Сергиев Посад: Типография Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1911.]. М.: Правило веры, 1993. С. 232.

^[7]            Ср.: Блаженной памяти старец Паисий Святого- рец. Слова. T. II. Духовное пробуждение. Издательский дом «Святая Гора», 2010. С. 116.